Сэм надел белые нитяные перчатки, прошел в гостиную. Бросил на журнальный стол возле телефонного аппарата две пачки долларов. Вернулся в коридор. Взгляд его скользил по корешкам книг.
Наконец, недобрая ухмылка заиграла на его губах. Верхнюю полку под самым потолком занимали подшивки толстых журналов, собранные по годам. Сразу было видно, что хозяин не часто вспоминает о них.
— Придержи стремянку, — Сэм вскарабкался по самодельной деревянной стремянке под самый потолок и двумя руками аккуратно вытащил подшивку журналов, стараясь не изодрать пересохшие, пожелтевшие обложки.
Прежде, чем поставить полученный от Антона распечатанный почтовый конверт на полку, он заглянул вовнутрь, чтобы убедиться, на месте ли содержимое. Небольшой запаянный пластиковый пакетик с белым порошком оказался на месте. Конверт стал к самой стенке, подшивка журналов закрыла его. Сэм подравнял журналы.
— Скорее, у меня уже нога немеет! — предупредил Пит.
— Порядок, — Сэм быстро спустился и сам поставил стремянку в угол, точно так же, как она стояла раньше. — Уходим!
— Невезуха у меня сегодня.
— Посмотри внимательнее, нет ли на паркете твоей крови.
Пит перешагнул через лежащего пса.
— Ерунда, у собак и у людей кровь одного цвета! Мужчины вышли на площадку. Пит тронул Сэма за локоть:
— Ты не забыл?
— Что?
— Гильзу подобрать.
У Сэма холодок прошелся внутри, никогда раньше о таких вещах он не забывал. Теперь же проклятый пес выбил его из колеи.
Пит сидел на корточках и вытирал с метлахской плитки бумажной салфеткой капли своей крови.
— Куда же она закатилась? — Сэм шепотом матерился, ползая по площадке.
— Здесь должна быть. Если бы ее в пролет бросило, мы бы звон услышали.
Наконец, Сэм отыскал гильзу возле керамического плинтуса, бросил ее в карман. Пит ступал тяжело, опираясь правой рукой на перила. Проходя мимо двери с сияющей латунной табличкой, охранники слышали, как все еще ругается отставной полковник.
— Что бы ты сдох! — кричал он в адрес добермана, даже не подозревая, как близки его слова к правде.
Оказавшись на улице, Пит, превозмогая боль, пошел ровно.
— По-моему, ты даже слишком стараешься, — прошептал Сэм.
— Как это?
— Припадаешь на здоровую ногу.
— Шутки у тебя дурацкие!
Оказавшись в арке, Пит тихо застонал и обернулся. Смерил взглядом «лэндровер», стоявший во дворе.
— По-моему, теперь он поймет, — сказал Сэм.
— У меня такое чувство, что нам еще придется сюда вернуться, — ответил Пит.
Свое обещание следователь не сдержал. Хоть он и божился, что завезет Забродова к самому дому, но в последний момент извинился, сославшись на срочные дела. Илларион особо и не стремился оставаться с ним в одной компании. Разговор получился тягостный и не совсем предметный.
Илларион почувствовал, что следователь все время ходит вокруг да около, не говоря ничего толкового. Люди в парке хотя бы предлагали деньги, с теми было ясно. Следователь же постоянно намекал на какие-то обстоятельства, которые надо прояснить, уточнить — ссылался на то, что дело было вечером, разглядеть человека в машине Забродову было довольно проблематично, а тем более, его опознать, и что любой мало-мальски опытный адвокат разобьет эту теорию в пух и прах, и предъявить веские объяснения будет чрезвычайно трудно.
Забродов же избрал прямую линию поведения, он уже в который раз повторил с мрачной улыбкой:
— Все, что знал, я уже сказал. Зрительная память у меня отличная, за каждое свое слово я отвечаю. И мне, поверьте, не больше, чем вам, хочется засудить невиновного человека.
— Но вы еще подумайте. Мы и других свидетелей опрашиваем, в общем, работаем. Вы надолго из города не исчезайте.
— Я и не собираюсь. Могу дать, если хотите, подписку.
— Нет, нет, что вы, это ни к чему! Я даже не уверен, понадобятся ли ваши показания, ведь есть и другие, более важные свидетели.
— Вы хотели сказать, более надежные? — вновь мрачно усмехнулся Забродов.
— Можно сказать и так, — констатировал следователь.
По его лицу и по поведению Иллариону было понятно, следователь будет рад, если Забродов вообще исчезнет и растворится, как дымок от сигареты.
Иллариону Забродову после беседы со следователем, которую и допросом назвать было нельзя, довелось возвращаться домой пешком.
Инструктор в который раз поймал себя на том, что отвык ходить по городу пешком. А в самостоятельном передвижении есть своя прелесть. Можно зайти в любой магазин, в любое кафе, можно остановиться, проводить взглядом симпатичную девушку, посмотреть на двух любопытных старух, кормящих голубей черствым батоном, и даже подать милостыню неизвестно откуда появившемуся на дороге попрошайке.
Забродов прекрасно понимал, что это цыган, а не кавказский беженец, чей дом сожжен бандитами или федералами, цыган об этом тактично старался не говорить, но все равно Забродов дал ему монету, положив на грязную ладонь с черными ногтями.
«Я ему дал не потому, что он беженец, а потому, что он неплохой актер, умеющий себя подать», — нашел он оправдание своему поступку.
Улицы выглядели на удивление чистыми и ухоженными. Забродов поймал себя на мысли, что витрины оформляются по-новому чаще, чем он переставляет мебель в своей квартире. Там, где когда-то был гастроном, почему-то появляется кафе, а где маленький книжный магазин — теперь бар. Табачный киоск вдруг начал торговать алкогольными напитками, а вино-водочный магазин превратился в уютный ресторанчик.